Что-то и впрямь всплыло в памяти. Кинфер медленно, ритмично проговорил положенные слова, но, как только попытался осознать их, воспоминание ушло. Бледно-розовый дымок, тянущийся от его пальцев к следам укусов, был совсем прозрачным.
Плохо. Вымотавшийся, сонный, голодный маг, толком не знающий ничего о лекарском деле, за которое взялся. Вот так удача пришла кочевникам!
Надеяться на целительные составы? Их одних будет мало, к тому же доведется обойтись только этими пузырьками: Кинфер теперь не решился бы снова пойти к Салиэль. Иди знай, что за составы она подсунет, если открыто говорит, что ребенок не должен выжить.
С чего это она так решила, любопытно узнать? Ведь не в байке про вампиров дело?
Разумеется, Кинфер не поверил словам Салиэль. Ее история звучала предельно глупо. Встреча оставила гадкий осадок, который никак не желал пропадать, а эльфу и без того было неуютно.
Кинфер несколько раз зажмурил глаза, пытаясь избавиться от неприятной скребущей сухости. Посмотрел на девочку.
Судя по всему, долгой борьбы не будет. Либо Вжина пойдет на поправку в ближайшее время, либо… Как ни далек был эльф от целительской науки, он понимал: долго ребенок просто не выдержит.
Ему нужен состав, который остановит действие отравы, который будет бороться с самим ядом, а не с последствиями его воздействия. А такого состава у Кинфера нет, и каким он должен быть – неизвестно.
– Что нам делать? – тихо спросил Дег, когда Кинфер достал пробку из последней склянки.
«Вот бы мне у кого узнать то же самое!» – в отчаянии пожелал эльф, а вслух ровным голосом ответил:
– Дать мне ложку.
Айфа принесла деревянную ложечку с грубо вырезанным на ручке медвежонком. Наверняка Вжина раньше пользовалась ею за столом.
Кинфер принялся отмерять лекарство из первого пузырька. Сколько снадобья нужно взрослому – он помнил. А ребенку? Решил взять вдвое меньше.
Эльфу очень не хотелось, чтобы кочевники понимали, насколько он растерян. Они доверились магу – значит, маг должен помочь. Даже если ему самому страшно до дрожи в пальцах и сделать он может немногим больше, чем сами кочевники.
За девочку он переживал до одури. Жаль ее было так, что словами не передать. Но сильнее всех прочих чувств был страх. Что, если он не сумеет помочь? Что, если Вжина умрет? Умрет потому, что ученику-дуралею было скучно слушать магистров в лекарне.
Почему ребенок должен расплачиваться за твою безответственность, эльф?
– А теперь что делать? – снова спросил Дег, когда отмерянные из последнего пузырька капли были влиты Вжине сквозь зубы.
– Айфа может поспать, – решил Кинфер. – Лучше всего где-нибудь на улице, на свежем воздухе.
– Это ты что, из собственного дома меня выставлять удумал? – Женщина сложила руки на груди.
Она выглядела скорее забавно, чем пугающе, и в другое время эльф бы непременно улыбнулся.
– Тут, в тяжелом воздухе, при свете, под наш с Дегом бубнеж отдохнуть тебе не удастся, – Кинфер назидательно потряс перед Айфой деревянной ложечкой и добавил: – Это я как маг тебе говорю.
Женщина молча поднялась, прихватив сброшенное с Вжины одеяло, и вышла из шатра.
– Ловко у тебя вышло с ней договориться, – с оттенком зависти заметил Дег. – Попробовал бы я такое заявить – на полдня завелась бы.
– Так мне-то от нее ничего не надо. Я на ее бубнеж возложу конский хрен, да и весь сказ.
Дег вздохнул.
– К тому же, – продолжал Кинфер, растягиваясь во весь рост на циновке (глаза тут же начали слипаться), – перед чужими не принято блистать всеми гранями своей паскудности. С чужими мы обычно посдержанней, повежливей.
Эльф помолчал несколько вздохов и горько добавил:
– Хотя в этом нет никакого смысла. Пусть бы лучше чужие терпели нас злыми, расстроенными, раздраженными. А с близкими бережно надо. Они на то и близкие.
Дег тоже улегся на циновку по другую сторону от постели Вжины и спросил:
– Нам тоже можно поспать?
Он скорей понял, чем увидел, как эльф мотает головой.
– Лекарства нужно давать. И еще поить ее. До вечера дотянем, а дальше будет видно.
Дег помолчал, подумал и предложил:
– Хочешь – поспи немного. Я ее буду поить, а потом разбужу тебя, чтоб лекарство дать.
– Ты сам не засни только, – пробормотал Кинфер и в единый вздох провалился в черный колышущийся мрак.
Без всяких сновидений.
День прошел в рваном сонном мареве.
Кинфер и Дег спали по очереди. Вливали сквозь стиснутые зубы Вжины воду, давали лекарства, обтирали мокрой тряпицей. Казалось, все без толку. Если жар и спадал, то не до конца и ненадолго. Девочка лежала словно деревянная, с напряженными ногами и пальцами, редко и неглубоко дышала. И все сильней бледнела, все четче обозначались синие круги у нее под глазами. Следы укусов опухли и покраснели еще больше.
Кинфер упрямо шептал те немногие заклинания, которые мог припомнить: от жара, для укрепления тела, для поддержки дыхания – хотя не замечал, чтобы от них была польза. Во всяком случае, девочке лучше не становилось.
Маг обтирал Вжину водой и отмерял целебные составы, надеясь, что делает это правильно. А затем ненадолго проваливался в сон. Просыпаясь, все сильнее отчаивался. Он делал все, что мог сделать, но этого не хватало.
Можно было лишь надеяться, что крохи познаний Кинфера, целительные составы Салиэль и собственные силы Вжины могут перебороть действие неведомого яда.
Айфа весь день не показывалась – видимо, спала, вымотанная этой ночью и предыдущими. Зато дважды приходил Ильдомейн.
В первый раз он появился около полудня, принес миски с горячей едой – гречневая каша, крупно порезанная морковь, большие шматки мяса. Глубокие миски были прикрыты лепешками, толстенькими, румяными, тоже горячими.