Серый ледок в глазах Кинфера понемногу оттаивал, но лицо по-прежнему напоминало восковой слепок.
– Ты хочешь вспоминать о нем? А я бы предпочел забыть, как ночной кошмар. Этот водник, все эти призорцы такого страху на меня нагнали – признать совестно. И жреца жаль.
– Жаль, – согласился Шадек. – Он был зануда, но хороший мужик. Хотя и дурак при этом. Что ему стоило взять да уйти, а?
Эльф мотнул головой.
– Ты ж сам сказал: дурак он. Нет, а мы с тобой? Мы же должны были что-то сделать?
– Что? Прибить водника? Мы бы не смогли, это ж призорец! Да и селянам без него бы лучше не стало. Кто б им реку чистил, рыбу растил, утопарей держал в узде?
– Слова не мага, но душегубца, – поморщился Кинфер. – Я не сказал, что нужно было убивать его. Но поговорить, разубедить, придумать другой путь… Мы должны были отыскать способ успокоить водника, тем самым утвердив людскую веру в могущество магов. А мы что?
– А мы ничего, – сердито ответил Шадек. – Что ты хочешь услышать? Я не представляю, как можно было разрешить их противоречия при помощи магии.
– Да и я не представляю. Вот потому и не хотел вмешиваться, с самого начала не хотел! Почему мы не уехали после пожара? Зачем втянулись? Теперь у меня такое чувство, будто я виноват перед всеми: и перед жрецом, и перед магической общиной, и перед селянами… Не стоило нам влезать в их свары с призорцами.
– Так мы бы и не влезали – нас на Кристаллы подманили.
– Несущественно, – уперся Кинфер. – Маг не должен браться за дело, где он бесполезен. А если взялся – обязан показать, что с магом лучше, чем без него. Или для тебя уважение к ремеслу – пустой звук?
– А то ты не знал! – Шадек хлестнул низко свисающую ветку. – Я когда-то давал причины думать иначе? А вот что ж ты, такой ответственный, ничего не сделал, а? Выпятил эллорца, сел на гузно и жмурится солнышку, цаца эльфийская!
– Я думал. Думал, как нам выкрутиться, не уронив чести магической общины.
– И как, надумал?
– Нет.
Шадек глянул искоса на покрасневшее ухо Кинфера и примирительно зачастил:
– Ну и пусть! Людям в таких местах лучше уметь уживаться с призорцами, чем рассчитывать на магов: призорцы вокруг них каждый день, а маг если завернет на огонек – так только заблудившись. Или по чистой придури, как мы с тобой… Я понял! Буду работать не дальше дюжины переходов от езженых трактов. А такие поселения в дальних краях – к лешему!
В тот же вздох мага огрела по затылку крупная шишка. Хотя лес был лиственный.
– Еще раз понял! К лешему не надо!
– Водники, багники, хлевники, банники, – Кинфер, поморщившись, щелчком сбил со штанов жука-листоеда. – Все это звучит как один из твоих противных Божине стишков.
Он сидел в седле с очень прямой спиной и таким выражением лица, словно находится на званом приеме, а не в лесу на краю Ортая.
– Или как вся та жуть, что на нас напустили после первого года учебы, ага?
Так вспомним же, мой друг, те годы,
Когда умели мы мечтать и верить,
И шли за круговертью небосвода,
Не замечая болей от потерей! –
с чувством продекламировал Шадек, – эх, какими дубинами мы тогда были – вроде и сам знаю, а все равно поверить не могу!
– Так нынче мы немногим лучше, – заметил Кинфер, помолчал немного и добавил: – И все-таки плохо у нас со жрецом получилось.
Вам приходилось видеть, как обучают магов в Школе? Немудрено, что выпускники столь безответственны.
Ученики, запертые в наполненном магами городе, не видят настоящей жизни, не касаются людских забот, мысленно не примеряют на них свой дар.
Мы хорошо учим этих детей магии, но почти не касаемся их разума и душ.
Из записки, сопровождающей предложения по изменению учебной программы, которые не были одобрены
К магическому поединку, как водится, привела сущая ерунда.
Четыре молодых мага сидели в библиотеке и обсуждали магистра Дорала, по большей части сходясь на том, что магистр – злой и нехороший троллий брат.
– Вот как он говорит, когда не хочет ничего объяснять? – спросила Умма, скорчила сердитую рожу и передразнила магистра: – Колдовство!
– Не так надо! – Оль развел руки, выпучил светлые глаза и прошипел: – Колдовство-о!
Умма и Кинфер рассмеялись.
– Точно так он и делает! – подтвердила магичка. – Я его спрашиваю: а как вы протащите в школу монстров? А как в учебной комнате найдется место, чтоб сдавать экзамен? А он и отвечает…
– Колдовство-о! – повторил Оль и развел руками.
Он был невысоким, белобрысым и крепко сбитым, с плавным простецким говором и немного неуклюжими движениями. Магистры считали парня тугодумом – зато он мог похвастать отменной памятью и почти всегда пребывал в благодушном настроении. Когда Оль принимался паясничать, это выглядело и само по себе потешно, и вдвойне – потому что передразнивал он очень похоже.
Поэтому снова рассмеялись все, кроме Бивилки – та хмурила тонкие бровки, отчего ее ореховые глаза казались черными, морщила нос, качала головой – словом, всеми способами показывала, что не одобряет подобных разговоров за спиной у магистра. Девушка сидела на широком деревянном подоконнике и болтала ногами, а когда наклоняла голову, слушая друзей, становилась еще больше похожей на встрепанную птичку.
– А если завтра кто-нибудь зашибется до смерти на его экзамене? Так он с той же приговоркой выдаст изломанное тело гробовщику, да и думать забудет! – с чувством закончила Умма.
– До смерти? – переспросил Кинфер, мягко развернул голову девушки щекой к окну, полюбовался профилем. – Ты паникуешь. Как обычно.